«ПЧЕЛИНЫЕ РОИ»
1 - 2
Анри Матисс, как и Эжен Делакруа, на которого он столь похож, не говоря об утонченном чувстве цвета, всем складом личности, жизнью, исполненной достоинства, стремлением к классическому стилю и восточной ясности и, вместе с тем, отчаянной склонностью к риску, продолжает неустанный поиск нового и еще раз нового.
Матисс, над которым так потешались и которого так поносили во времена «клетки для диких», не знает больше хулителей. За полвека живое искусство одержало такие победы, что и свет, и определенная часть широкой публики стали наконец проявлять интерес к чему-то иному, нежели олеографии Салона, и им трудно было не признать в создателе «Танца» величайшего колориста нашего времени.
Начиная с 1920 года, с выставок у Бернхеймов на улице Ришпанс, невозможно стало пренебрегать чудесами, которые расточал этот волшебник для тех, кого волнует цвет. Все вынуждены согласиться с тем, что каждое полотно Матисса — это праздник для большинства, так же как и для «happy few». Живописца больше никто не оспаривает.
Что касается его рисунков, то тут, как и с рисунками Делакруа, дело обстоит иначе. Их или не знают, или же не ценят по достоинству эти вариации в белом и черном, эти поиски арабесков, подготавливающие почву для больших цветовых симфоний.
И тем не менее — это относится ко всем художникам — было бы ребячеством пренебрегать графиком ради живописца или даже предпочитать, что уж и вовсе глупо, одного другому. Но самом деле и тот, и другой составляют единое целое. Можно изучать в Пти Пале, в Москве и особенно в Америке его рисунки раннего периода, этюды женской обнаженной натуры, резкие, мощные, проработанные с какой-то свирепой жестокостью, уподобляющей перо скальпелю. Для этих этюдов обнаженной натуры, выполненных пером штрихами в форме запятых, в период с 1905 по 1910 год, Пьер Куртьон нашел очень изящное и точное определение: «Это пчелы, роящиеся вокруг формы».
Когда линия на рисунках Матисса не вьется вокруг белых тен как пчелы над цветами, то тогда кажется, что она, так же как и в его живописи, прерывается и становится ломаной — явление, все значение которого полностью оценил Вальдемар Жорж: «У Матисса линия подвижна. Но является ли ее динамизм просто особенностью стиля? Вовсе нет. Эта линия не есть идеальная граница формы. Порой кажется, что форма, которую она заключает, или, точнее, обобщает, может быть расширена вовне. Контур, очерчивающий форму, столь прост, что он двинется или кажется движимым внезапным порывом вдохновения. Матисс владеет искусством заставить говорить пустоту. Его контур порой фрагментарен. Но его рука столь верна, что пустота у него красноречива сама по себе. Она дает более точное впечатление величины объемов, чем академическая моделировка».
Насколько отличаются рисунки углем или свинцовым карандашом 1912—1918 годов от тех элегически изящных работ, в которых несколькими годами позже расцветут волшебные цветы гарема — одалиски Анри Матисса!
С 1935 по 1939 год в Париже, в своей мастерской на бульваре Монпарнас, 132, в Ницце и в Симье, среди многоцветья тканей, керамики, цветов и птиц, Матисс, вернувшись из Океании и из Америки, будет все более стремиться свести свою графику к самой сути, делая с одной из натурщиц, исполненной какой-то струящейся и великолепной грации, бесчисленное количество рисунков пером, тонких арабесков, неуловимое очарование которых приводит на память хохлатых цапель или райских птиц.
1 - 2
 Посуда и фрукты. 1901. Холст, масло. Эрмитаж. |  pic20Счастье существования (Радость жизни). 1905-1906. Холст, масло. Фонд Барнса, Линкольнский университет, Мерион, Пенсильвания, США |  pic19Интерьер с девушкой. 1905-6. Холст, масло. Музей современного искусства, Нью-Йорк, США |